Экспертное мнение Доктора филологических наук, профессора Есаулова И.А.

22.02.2015

Мы должны трезво отдавать себе отчет: что бы мы здесь ни говорили, различные интерпретации равно будут неизбежно, в том числе в нашей стране, абсолютно вне зависимости от государственной политики в этом отношении.

Это данность современного мира и не только современного. В конце концов, на интерпретации основывается абсолютно любое театральное зрелище, даже самая классическая обязательная интерпретация, я считаю. Поэтому единственно правильного прочтения быть просто не может – это раз.

Существует спектр, какая-то зона, в пределах которой возможны разные, очень разные, но все-таки  адекватные интерпретации, разные образы, по-разному прочитанные, совершенно по-разному. А есть зона другая, зона прочтения неадекватного. Прочтения, которое действительно искажает и абсолютно трансформирует текст. И назвать их «неправильными» мы не можем, это не наше дело, но нужно разобраться в какой степени правильно их поддерживать.

Как это все делать? Ну, например, сегодня очень просто – при современной технике – можно интерпретировать русскую православную идею, когда, например, святые окажутся негативными персонажами, а черти, наоборот, глубоко креативными и позитивным. Так сказать, святые – неподвижны, тоталитарны, а черти – динамичны и так далее. Но совершенно ясно, что это будет за пределами спектра адекватной интерпретации образа, как бы широко мы ни понимали возможности интерпретации.

Очень легко можно поставить трагедию Шекспира так, что эта трагедия обернется в комедию, и наоборот. Уверяю вас, это возможно. Очень легко так поставить Горького, что фраза его персонажа «человек – это звучит гордо» можно дать так, что визуальный образ будет эту фразу опровергать. Например, герой будет произносить ее шатаясь, спотыкаясь и в конце совершает всякие непотребства. Ничего даже в тексте не изменится, знаете. Режиссер скажет: «Я текст не изменил», но так это продемонстрирует, что ничего от авторского замысла не только не останется, но возникнут просто радикальные противоречия с этим авторским замыслом, как бы широко это не интерпретировать.

Поэтому необходимо все-таки определиться, в чем состоит интерпретации, которая конкретно связана с культурным соучастием. Я три дня назад был в Венской опере, смотрел «Тоску» – там был абсолютно классический текст. То есть, почему–то там –  совершенно другое настроение у тех, кто интерпретирует классику. Совсем не так у нас.

Теперь перехожу к спектаклю замечательного режиссера Римаса Туминаса, спектакль которого я посмотрел. Должен сказать, что режиссер действительно имеет право взять роман в стихах «Евгений Онегин», назвать эту постановку «сценой из романа по частям», показать, как он это видит – это совершенно его право, как мне кажется.

Но нужно в этом случае разобраться с именем Пушкина. Можно ли использовать его имя. Потому что в спектакле Р.Туминаса, например, при декламировании «Москва – как много в этом звуке для сердца русского слилось…» через сцену пробегает, спотыкаясь, какая-то изобретенная режиссером, сологубовская «недотыкомка» и это, вызывает, так сказать, комический эффект от произнесения серьезных слов для «сердца русского» – это приводит к веселому осмеянию…

Или, например, в спектакле девки дурными голосами что-то такое голосят, показывая просто какое-то похабство вместо настоящих народных  песен. Ну что ж, ну так режиссер видит этот мир, в том числе русскую культуру. Он так видит. Он думает, что вправе это так сделать. Человек креативно видит мир, он так видит Россию. Не власть в России, а людей и культуру России он так видит. У Пушкина, несомненно, Россия подается с любовью. Но мы не можем заставить режиссера видеть по-пушкински.

Нет, заставить мы его не можем, это была бы творческая цензура, в общем, совершенно не можем. Но, если это поддерживается государственными финансами, тогда я окончательно перестаю понимать, что такое государственная культурная политика. Я отказываюсь понимать такую государственную политику.

Можно понять, когда в 20-е годы большевики проводили свою политику, им нужно было просто отвергнуть русское бытие, то есть показать эту глобальную трансформацию. И на это люди получали деньги. Это логично. Но сейчас, мне кажется, это немножко для меня удивительно.

Мне кажется, что совершенно замечательно можно сделать все, что угодно, с Пушкиным. Только надо разобраться, имеет ли право здесь «Евгений Онегин» звучать, потому что такая интерпретация все-таки дезориентирует. Только в этом случае почему бы, например, человеку не создать свой театр, не построить его, не воспользоваться креативной помощью обеспеченных людей, и уже в этом театре предлагать свои интерпретации?

А делать это за государственные деньги – по-моему, это абсолютно самоубийственная политика, которая, в конце концов, взорвет культурную идентичность России.

Я преподавал не только здесь – я преподавал в Америке, в Европе довольно много, в университетах. Знаете, все-таки здесь как-то нужно, мне кажется, более четко определится, без всякой творческой цензуры, без всякого давления на режиссеров. Повторяю: невозможно заставить человека любить Россию как таковую, комплементарно относится, например, к Православию, к вере большинства. И вообще, невозможно заставить любить большинство. Все, что угодно, может делать человек, но не за счет налогоплательщиков этой страны.